Пещера - Страница 54

Она почти наугад двинулась к выходу – немного поспешнее, чем следовало, и конечно же, сразу же споткнулась о сплетение кабелей. И чуть не упала, и вздрогнула, и огляделась, как затравленный зверь.

Студия молчала. Остывали прожекторы, свесившиеся с далекого потолка, будто круглые рачьи глаза; тяжелыми водопадами свисали полотнища фона, одежда студии, ее кулисы и занавес, многотонная юбчонка, опоясавшая громадное помещение, ловящее пыль и приглушающее посторонний звук…

Из-за фона молниеносно, бесшумно выскочили две кошки. Серыми тенями метнулись в сторону только им известного выхода; Павла дернулась и тут же выругала себя за трусость. Уж кошек-то пугаться…

Грубая ткань фона дрогнула. Так, будто там, между занавесом и стеной, обнаружилось живое существо; это декоратор, почему-то подумала Павла. Что он там, в темноте, забыл что-то…

Занавес дрогнул снова – кто-то тронул его на уровне двух человеческих ростов. Декоратор, видимо, зачем-то забрался на стремянку…

– Саня! – позвала Павла сухими губами. – Это вы там?..

Ткань фона затрещала.

Павла стояла, не в силах сдвинуться с места; ткань расползалась, открывая широкую трещину, и оттуда, из черноты, выбиралось прямо на Павлу такое же черное, в короткой плотной шерсти, с мордой, состоящей из одних только челюстей, а поверх челюстей сидели маленькие, как атавизм, мутные буравящие глаза…

Для Павлы наступила темнота.

Она пришла в себя оттого, что вокруг топились люди; в студии горел дежурный свет, высоко, почти под потолком, сдвигались и раздвигались склоненные головы – Раздолбеж, декоратор Саня, секретарша Лора, операторы, редактор, второй режиссер, ассистенты, еще кто-то…

Ей помогли встать.

Первым делом она посмотрела… нет, хотела посмотреть. Потому что в последний момент ей не хватило мужества; дежурное освещение делало студию маленькой и неопасной, Павла снова собралась с духом и глянула…

Фон был надорван. Чуть-чуть, у самого пола, и дыра была явно недостаточной, чтобы выпустить из себя саага в полный рост…

Ей снова дали понюхать какой-то гадости, от которой свело скулы, но прояснилось в голове; Раздолбеж допытывался, в чем дело, и Павла была благодарна ему за эти сварливые интонации. Куда больше, чем за перепуганное кудахтанье Лоры, за подчеркнутое внимание видиоинженера…

Она смогла, наконец-то, удержаться на ногах. Каблуки подворачивались; с нее стянули туфли. В одних носках, сопровождаемая озабоченной свитой, Павла добралась до ближайшей комнаты с диваном – гримерки; через минуты три администраторша ввела двоих высоких, в белых халатах, с объемистыми сумками через плечо…

Уже через тридцать секунд гримерка была пуста. Павла лежала на диване, один из пришедших держал ее голову на коленях, и она чувствовала одновременно облегчение и тревогу.

– Внезапный страх?

Второй сидел напротив, на высоком табурете, и щелкал клавишами блокнота на подтянутом колене:

– Павла Нимробец… Вот, ваше имя упоминается в связи с каким-то инцидентом, на улице, и тоже внезапный немотивированный страх… Вам что-то померещилось, на фонарном столбе, да?

– Да… – выдохнула Павла, и рука первого из мужчин тут же успокоительно погладила ее по волосам.

– Что было на этот раз?

Павла зажмурилась; морда с черными клыками, глубоко посаженные, буравящие глаза…

– Он… преследует… он гоняется за мной… уже и ЗДЕСЬ?..

– Кто? – мягко спросил сидящий на табурете.

Павле пережила волну стыда. Выдохнула еле слышно:

– Сааг…

Тот, что держал Павлину голову на коленях, быстро взял ее за запястье. Наткнулся на белый браслет, на секунду замешкался, потом сдвинул украшение выше, ближе к локтю; сосчитал пульс. Переглянулся со своим спутником.

– Все будет хорошо, Павла. Все будет в порядке… Поедем с нами.

* * *

Сааги смотрели на нее из весенней ночи. Черные рыла многочисленных саагов.

Первый раз ее укололи еще в машине, причем по ее просьбе – она чувствовала, как потихоньку сходит с ума, и боялась уйти безвозвратно.

– Да бросьте, Павла, дело житейское, скоро все пройдет, с кем не бывает, не волнуйтесь…

Все эти безликие слова, как ни странно, успокаивали ее. Банальные фразы и ситуацию делали банальной – вроде как человек на улице споткнулся и разбил коленку.

– Не волнуйтесь, что вы, обычное ведь дело…

После укола Павла впала в сонное оцепенение; машина неслась по ночным улицам, и внутри нее было одно только окно, глядящее назад, и мостовая с влажными следами от поливалок ускользала, уходила, текла, как речка…

По прибытии в больницу Павлу укололи еще раз – уже непонятно, зачем. Возможно, чтобы не травмировать ее лишний раз процедурой поступления; так или иначе, но очнулась она уже днем, в постели, с широким пластырем на лбу и двумя маленькими нашлепками на висках. Под пластырем сидели сенсоры, и под нашлепками прятались они же, проклятые, а на внутренней стороне локтя имелся аккуратный след от иглы.

Казалось бы, она должна была проснуться в недоумении. Ей следовало в ужасе соображать, что случилось и куда она попала, искать глазами привычные приметы собственной комнаты, щипать себя за руку, пытаясь прогнать остатки сна; вместо этого она пришла в себя с полным осознанием случившегося. Проклятая Пещера, тот случай с троекратно нападавшим саагом не прошел даром для Павлиной психики. Проклятый Кович…

Звук, возникший чуть не из-под кровати, заставил ее вздрогнуть. Ей почему-то не приходило в голову, что здесь, в палате, может так буднично и жизнерадостно зазвонить телефон.

– Госпожа Нимробец, добрый день… Я ваш лечащий врач, Столь Барис, я рад, что вы чувствуете себя лучше…