Пещера - Страница 63

– Вы все-таки будете ставить «Первую ночь»?

– Да… но с другим финалом.

Она смотрела непонимающе.

– С печальным, трагическим финалом, Павла. Это не будет сказкой, в которой добро победило зло… Все будет, как в жизни.

В конце аллеи показалась медсестра; Раману померещилось, что она напугана. Что она с ужасом смотрит на сидящую на скамейке парочку, и даже хочет подойти – но в последний момент изменяет решение, уходит, скрывается среди зелени.

Любопытно, что парк пуст. Такое впечатление, что среди всех возможных пациентов только Павла пользуется правом свободного выгула… На особом положении?..

– Зря вы это делаете, – сказала Павла устало. – Зря вы… Ради чего?

Он решил было, что ее по-прежнему оскорбляет идея постановки о Пещере, и даже открыл рот, чтобы возразить – но Павла продолжала, и он не стал ее перебивать.

– Ради чего?.. – повторила она с обидой. – Был бы спектакль… о победе человеческого. О том, как… короче говоря, о том, что называется любовью… А так что будет? Скандал? Эпатаж?..

– Урок, – сказал Раман неожиданно для себя. Слово само сорвалось с его губ, тяжелое, как молот. – Урок… потому что все мы, все, кто ходит под Пещерой, позволяют себе забывать о ней. А я хочу напомнить: каждую ночь любой из нас может совершить… проснуться рядом с мертвым телом любимого человека.

Павла молчала. Не опуская глаз.

– Я не хотел тебя расстраивать, – сказал он тоном ниже. – Но ты спросила – зачем… С тех пор, как я познакомился с тобой… с тобой-сарной, мне очень хочется сказать все… что я думаю. Я имею на это право, правда?..

– Кто виноват, что вы сааг? – спросила она глухо.

– Охотятся все, – сказал он убежденно. – Схрули всех мастей, тхоли – друг на друга…

– Зачем твердить об очевидном? – она опустила глаза. – Зачем лишний раз напоминать о смерти, и так все знают…

– Я хочу сказать, – повторил он упрямо. – Я хочу рассказать всем, как проснулся однажды и смутно вспомнил вкус крови, и как звонил одной знакомой девушке, пытаясь проверить, не под ее ли подъездом остановилась сегодня труповозка…

Павла вздрогнула:

– Это что, правда?!

– А с какой стати мне врать?

Некоторое время они смотрели друг на друга. Сквозь разрывы туч пробилось солнце, и по всему парку побежали вперемешку пятна света и пятна тени.

– Павла, – сказал Раман тихо. – Я не знаю, зачем мне это нужно. Слава? Скандал? Да, конечно…

– Погодите…

– Нет, это ты погоди, Павла. Если ты встретишь в Пещере саага…

– Я не встречу!!

Он тут же пожалел о своих словах. Она сделалась бледная, как сахар.

– Не встретишь, – сказал он успокаивающе. – Я сказал так, к примеру… ТЫ не можешь встретить саага. Но если бы твоя сарна случайно на него наткнулась…

– Нет, – Павла упрямо не желала рассматривать такую возможность. Даже гипотетически.

– Ладно, – он вздохнул. И снова залегло молчание и длилось так долго, что солнце успело окончательно освободиться из объятий темных туч, и в парке сделалось почти жарко.

– Раман, – она начала с усилием, с запинкой, – вам не нравится, как устроен мир?

В конце аллеи опять возникла медсестра, и она была не одна; с ней рядом имелся молодой подтянутый парень в форме административной полиции.

– Знаю, что вы хотите сказать, Павла. Бесполезно? Ну и что? Я выскажу все, что думаю по этому поводу. В его, мироздания, смеющуюся харю.

– Вы не отвечаете за своего саага.

– Почему?!

– Потому что вы человек.

– Но сааг ведь тоже я! Почему он бродит по Пещере, не желая меня слушать? Почему он убивает тех, кого я… хорошо отношусь?..

Павла подняла глаза. Круглые, как блюдца. С широкими черными зрачками; красивые глаза, хоть и удивленные донельзя. И в черных очках усталости.

– А разве лучше было… если бы убивали… преследовали… вы… человек… сами?..

– Я был бы собой, – сказал он тихо. – Я мучился бы… тащил бы груз вины, но знал бы, что за каждую минуту моей жизни отвечаю Я САМ!

– Так не бывает, – сказала она убежденно. – Человек не может таскать своего зверя в душе… Носить в себе маленькую Пещеру.

– Так не бывает, – повторил он разочаровано. – Павла… Вообще-то, я рассчитывал, что ты меня поймешь. Видишь ли… больше, наверное, никто. Я думал… рассчитывал… на союзника.

– Да что я могу-то?! Хорошенький союзничек – психическая больная…

– Ты здорова.

Медсестра с молодым полицейским приблизились настолько, что парень смог узнать Ковича – ишь ты, театрал! – и покрыться румянцем.

– Раман… Я, может быть, поняла бы, но…

Она хотела еще что-то сказать, но промолчала. А жаль; она что-то важное хотела сказать. Так ему, во всяком случае, показалось.

Полицейский доброжелательно растянул губы:

– Прошу прощения, господа… Извините, господин Кович, у вас ведь есть разрешение… на территорию больницы?..

– Конечно, – отозвался Раман, не двигаясь с места. – Иначе как бы я вошел?

В присутствии Павлы ему не хотелось бы объяснять всех подробностей. Не хотелось говорить, как три дня подряд ему отказывали в посещении – и дождались-таки, что он позвонил в приемную Второго советника, через него вышел на аппарат Охраняющей главы, немножечко солгал и получил допуск, и добрался до Павлы не обычным путем для посетителей, а через служебный ход, где опять пришлось немножечко солгать…

Медсестра отодвинулась назад; парень сковано улыбнулся:

– Я попросил бы вас… дело в том, что режимом для госпожи Нимробец сегодня не предусмотрено посещений… вероятно, персонал допустил ошибку, мы приносим свои извинения, – он чуть поклонился Павле, – но свидание должно быть прекращено…