Пещера - Страница 71

Он запнулся. Зеленые глаза его мгновенно сделались мутными, темными, как заброшенный жабий пруд.

– Та старуха все кричала, что украла не она, а кто его знает, как все было на самом деле… Раздели донага, накололи на ось, у нее седые…

Он сделал над собой усилие, глаза его снова стали ярко-зелеными и уперлись Ковичу в лицо:

– Что самое печальное… Если человека и зверя соединить в одной личности, получается нечто худшее… чем просто… сааг. Человек хитроумнее… сааг не может быть изувером и получать от пытки удовольствие. Правда?

Раман стиснул зубы. Тритан Тодин довлел над ним, давил, ставил в тупик; слишком сильный соперник – Тритан Тодин. Можно только порадоваться за Павлу… и за ее выбор.

Не разжимая зубов, он растянул рот в усмешке:

– Вы хотите сказать, что я рушу устои? Подрываю корни, рублю сук, на котором сижу? Я правильно истолковал ваши…

Он замолчал. Он собирался сказать «ваши откровения», но в последний момент все же запнулся, потому что все, о чем рассказывал Тодин, вдруг в красках встало перед его, Рамана, глазами. И ему сделалось дурно.

Значит, он ПОВЕРИЛ?!

Тритан опустил веки:

– Я прекрасно понимаю, Раман, что вы хотите этим спектаклем сказать. Кто-то больше любит Пещеру, кто-то меньше… Кто-то боится сильно, кто-то – совсем чуть-чуть. Люди гибнут в Пещере не чаще, чем, к примеру, под колесами машин. Садясь в такси или переходя дорогу, никто, как правило, не спрашивает себя: а буду ли я жив спустя полчаса?..

Кович молчал. Администраторша под дверью ждала его, сколько, интересно, она уже ждет, на который час он ей назначил встречу?..

– Но, Раман, приносить в жертву своему творческому порыву… приносить нечто, очевидное для многих умных людей, сапогами топать по запретной территории… Да, она существует. Да, такое гадкое слово «запрет». Его ненавидят дети и режиссеры. Черт, не хочу читать мораль… Короче говоря, если мне не удалось вас убедить – просто примите к сведению.

В стекло билась муха. В десяти сантиметрах от распахнутого окна. Кого-то эта муха мне напоминает, подумал Кович мрачно.

– Вы преувеличиваете волшебную силу искусства, – желчно сказал он, обращаясь к мухе.

– Отнюдь, – без улыбки отозвался Тодин. – Я рад, что мы с вами пришли к взаимному пониманию.

– Да? – усомнился Раман.

– Да, – Тодин кивнул без тени сомнения. – Кстати, если захотите увидеть Павлу… Мне кажется, она будет рада.

* * *

В эту ночь ее мучило скверное, исключительно скверное предчувствие. Ей почему-то вспоминался тюбик помады в щели тротуара – символ неосознанного, непознаваемого страха.

А утром пришел охранник.

Этот парень не был ей знаком. Она привыкла здороваться с охранниками и медсестрами – но этот, улыбчивый, коротко стриженый, встретился ей впервые.

– Доброе утро, Павла… Идемте.

– Доброе утро, – отозвалась она вежливо. – Разве на сегодня что-то назначено?

Вот уже несколько дней ее не тревожили лечением… то есть исследованиями. Тритан сказал, что, возможно, скоро они вообще не понадобятся.

– Доктор Барис хочет с вами поговорить, – парень улыбнулся снова. – Наденьте что-нибудь, в коридоре прохладно, опять перестарались с этим самым дурацким кондиционером…

У него была странная манера говорить. Чуть поспешно, как будто желая избежать паузы, как будто собеседник может задать неприятный вопрос, которого допускать ни в коем случае не следует.

– Идемте, Павла… – повторил парень почти просительно. Таким извиняющимся голосом не говорили ни один охранник и ни одна медсестра; Павла удивилась.

Она покорно набросила курточку; этот огненно-красный спортивный костюм купил ей и принес собственноручно Тритан. Чтобы не травмировать здорового человека больничной одеждой…

Всякий раз при имени Тритана она ощущала усталость. Даже если это имя было произнесено в мыслях.

Они шагали по пустынным коридорам – зеленый, как травка, сопровождающий и Павла, одетая в цвета пожарной машины. Сопровождающий, кажется, спешил – во всяком случае, шагал все быстрее и быстрее. Как будто в конце пути ему была обещана конфетка; Павла удивилась снова.

Медсестра за маленьким столиком подняла голову, перевела взгляд с Павлы на охранника и обратно. Белесые брови ее чуть поднялись – будто она хотела что-то сказать, но в последний момент раздумала. Павла криво ей усмехнулась.

Всем им спокойнее считать Павлу пациенткой. И ей, оказывается, в роли пациентки было легче; ей, по крайней мере, было к чему стремиться – к выздоровлению…

А чего ей ждать теперь?!

Тритан…

Она поморщилась, будто от кислого.

…И кажется, что уже много лет они живут, как муж с женой. В ее палату приволокли другую кровать – широкую и удобную; не клиника – отель для новобрачных. Порой ей хочется гнать его от себя, и она гонит – и погибает от тоски, и тогда он, великодушный, возвращается…

Она споткнулась на ровном ковре. Потом еще раз; сопровождающий вздохнул сквозь зубы – и тут же улыбнулся снова. Во весь рот. Как будто не охранник, а…

– Вы недавно служите? – спросила Павла, старательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться опять.

– Недавно, – на этот раз парень улыбнулся довольно криво. – Меня… по личному… от господина Тодина.

Павла прерывисто вздохнула.

…Тритан.

Разве не мечтала она жить на необитаемом острове с любимым человеком?

Теперь они живут посреди психиатрической клиники, и по его приказу белые коридоры безлюдны, будто омываемые морем песчаные берега. Кусты сирени в парке заменяют пальмы, фонтан с каменным рыбаком заменяет водопад, медсестра за столиком – вместо мартышки, столь же безответна…